«К сожалению, правовой модернизации у нас не случилось – победили постсоветские тенденции»
– Я был вдохновлен объявлением политической независимости от России, в которой были сильны коммунистическая идеология и феодальные традиции крепостного права. В отличие от русского общества, казахское не имело в своей истории рабства и феодализма на системном уровне. Более того, казахи все еще сохраняли в своем менталитете корни степной демократии и развитой государственности, вплоть до национального (надэтнического) уровня верховной власти ханов (?лт). Поэтому мне казалось, что мы модернизируемся в правовом и экономическом смысле намного быстрее и глубже, чем Россия. Я даже написал об этом в 1995 году книгу «Правовая и экономическая модернизации традиционной структуры Казахстана» (переиздана в 2010-м под названием «Казахстан: национальная идея и традиции»).
К сожалению, правовой модернизации у нас не случилось – победили постсоветские тенденции. Мы так и не стали правовым государством. Частное право граждан, в первую очередь на собственность, на практике не состоялось. Гражданин не стал в своих экономических правах равен правительству, интересы которого по-прежнему полностью отождествляют с государственными интересами. Хотя интересы предпринимательства как единого класса не менее важны для государства, чем интересы правительства. А соблюдение права, справедливость для государства важнее интересов любой группы людей, включая предпринимательство и правительство. Право – это основа государства.
Соответственно, без этого не могла состояться в полной мере экономическая модернизация. Мы застряли в государственном капитализме как в точке перехода от социализма к капитализму, без явной перспективы все-таки завершить этот переход от одной экономической системы к другой.
– Каковы наши главные ошибки и как их можно исправить?
– Надо, наконец, сформировать единый список инфраструктурных отраслей экономики, не подлежащих приватизации, и позволить частному сектору расти так, чтобы доля госсектора в экономике снизилась до уровня хотя бы ниже 40% (а лучше до 15%). При капитализме частный сектор – это сектор не только потребления, но и общественного производства. Это при социализме государство все производит, а общество лишь потребляет. Цель не в разрушении госсектора, а в росте удельного веса частного сектора. Соответственно, и политика демонополизации должна заключаться не столько в разделении республиканских монополий на региональные или иные, сколько в обеспечении и защите открытой конкуренции частного предпринимательства с естественными монополиями, включении последних в честный рынок.
Там, где монополии действуют не в условиях рыночной конкуренции, надо зафиксировать их нерыночные тарифы, запретить их рост хотя бы на пять лет в обмен на отмену нормативов рентабельности и разрешение бонусов для руководителей и коллективов от прироста чистой прибыли по аудированной финансовой отчетности. А то сегодня бонусы у нас по всей республике привязаны не к интегрированным финансовым результатам, а к отдельным ключевым показателям, что в корне неправильно.
Судопроизводство должно стать реально независимым от правительства в целом и на местах, чтобы предприниматели не боялись вступать в предприятия. Экономическая политика не нужна, если нечем будет управлять в экономике. Справедливый суд – самый важный на сегодня фактор экономического развития. Надо ввести персональную юридическую ответственность каждого судьи за заведомо неправосудные решения. А чтобы они были на виду, надо сделать их прецедентными, единообразными для каждого предмета спора.
– Какими достижениями Казахстана за четверть века вы гордитесь, а чем вы разочарованы?
– Горжусь тем, что благодаря в первую очередь первому президенту страны нам удалось построить из постсоветской русскоязычной общности национальное государство. Оно пока не стало общегражданским и сохраняет где-то этнократические черты, но уже в ближайшем будущем все встанет на свои места. Когда казахский язык в своем развитии естественным путем достигнет статуса действительно государственного, этот вопрос быстро решится, поскольку отпадет необходимость в символическом доминировании титульной национальности.
Сильнее всего я разочарован тем, что исламистов стало намного больше, а истинных мусульман так и не прибавилось. Исламизм как теократическая тенденция в исламизации наступает на синкретическую модель казахского ислама, в которой Аллаха до сих пор зовут «??дай» на свой тенгрианско-митраитский манер. Этнические традиции казахов уступают место радикалистским традициям арабских и иных фундаменталистов уже и в домашнем быту. Этого не было даже в советское, атеистическое время при тотальной русификации.
Став шала-казахами, мы тем не менее сохранили свою этническую и национальную идентичность, гордимся своей особой историей и культурой. Не хотелось бы это терять. Я буду считать эту потерю своим личным жизненным проигрышем и идеологическим просчетом («незачетом») всей нашей казахской интеллигенции – как националистической, так и космополитической. Если мы не предоставим людям альтернативную исламизму идеологическую модель справедливости в ухудшающихся социально-экономических условиях, то скоро мы будем жить совсем в другой стране – более мракобесной и псевдорелигиозной.
